Дым отечества [СИ] - Татьяна Апраксина

Два года назад идея сжечь приют чернокнижников вместе с хозяевами не показалась капитану де Корелле крайностью. Осуществленная идея. Моя.

— Почему нет возможности? Что там было — чтобы уничтожать? Раз уж говорите.

— Рукопись отдали «ласточкам». Было там такое, что слава Пресвятой Деве, что отдали. Вы его книгу по счету видали? Вот там так же, на пальцах, любой дурак справится — как вызывать Сатану и заставлять его служить себе. Любой новобранец повторит, умел бы читать.

— Тогда что тут может быть неприятно вспоминать? — Значит, убивали не за семейные тайны, а за вот этот труд. А что долго… о чем шепотом, только своим — акула адриатическая тебе «свои», дон Рамиро — что перед смертью Петруччи долго и умело допрашивал герцог самолично, это, значит, не чтобы узнать, с кем ученый делился секретами, а чтобы получить все копии труда. Но дело-то само по себе благое, а уж при ненависти Корво к черной магии, так и вовсе непонятно, о чем тут может быть неприятно вспоминать.

— Вас интересует рукопись или дела Его Светлости? — хмурится толедец.

— Рукопись. Либо в ней было не только это, либо было не только там, либо я плохо вас знаю. И Его Светлость.

Де Корелла со скрытым облегчением опять откидывается на спинку стула, берет кубок.

— Было много всякого, и поверьте мне — большую часть вам и знать не стоит. Никакой пользы не принесет. А вот что покойному Петруччи мы и обязаны штормом и прочей пакостью — это тайна, но вам-то можно…

— Стойте. Штормом как? Я правильно понимаю — он общался с Сатаной и попросил? Но почему? Зачем ему?

— Он думал, что не с Сатаной, а с духами… — отвернувшись, выдавливает из себя капитан. — Такой умный, аж ученый. Он служил галльскому королю, а тот из кожи вон лез, чтобы Аурелия не отбила Марсель.

Вот как. Не зла. Он взял все то, что в Марселе наделали… и наговорили. И потратил в другом месте. На пользу своему королю. Ошибся — но ошибаясь и желая победы Арелату, спас город, а вот те, кто должен бы этот город защищать…

— Тидрек знает?

— О чем?

— О том, как ему помогли.

Де Корелла озадаченно потирает скулу, пытается качнуться на тяжелом приземистом стуле. Что-то соображает, а потом словно выцветает.

— Господи нас всех помилуй, если знает…

А вот теперь все ясно. Совсем ясно.

— Имя Петруччи мне назвал Иегуда бен Маттафи. Я говорил, где он теперь живет.

— А что, этот ваш болтливый иудей венецианский так и сказал — если кому невтерпеж Сатану накликать, то спрашивать Петруччи? — сварливо интересуется капитан. — И вы-то чего ради в розыски ударились?!

— Сатану накликать можно и без этого, сами знаете.

— Так что этот Иегуда говорил?

— Что в последствиях общения с… силами не разбирается никто. Даже доминиканцы. Их не это интересует. И опыта нет — ни у кого. Его дядя переписывался с Петруччи. Того интересовали иудейские методы. Только практика. Мэтр Иегуда думал, что Петруччи хочет ставить опыты.

— Он и ставил… на себе по большей части. Господин Делабарта, скажите уж — какие последствия вас интересуют?

На себе… что же у них с Его Светлостью вышло? Мог герцог попросту испугаться, что враг, да еще и враг, который запанибрата с Сатаной, оказался столь близко к его семье? Если самый бесшабашный из ромеев вообще способен чего-то пугаться, то наверняка именно такого. Потому и вспоминать хуже, чем горчицу ложками кушать.

— Мой конь, господин де Корелла, разговаривает во сне. А мне — везет.

Гость совершенно не удивляется — ни напоказ, ни в глубине души. Качает головой, разводит руками:

— Опытов на животных Петруччи не ставил. Об удаче он тоже не писал. В той рукописи.

— Спасибо.

Значит, было еще что-то, но об этом можно спрашивать только самого Корво, а Корво спрашивать не стоит. Жалко. Но пока эта дверь закрыта.

— Спасибо, — повторяет наместник Имолы. — Так вот, новые стены Фаэнцы строил человек знающий. Да и нам они потом пригодятся. Поэтому я собираюсь предложить Его Светлости и господину Вителли вот что…

* * *

В кафедральный собор Мартен Делабарта не пошел. Не хотелось. И могли неверно понять. И не хотелось. И идти недалеко, но не хотелось. И вообще он туда заходил только по долгу службы. А за тем, за чем обычно люди ходят в церковь — не ходил. Не нравился ему собор. Колокольня нравилась, угловатая, рыжая, с веселенькой белой отделкой, а на соборе и внутри, и снаружи написано было, что начали его строить еще два века назад, а остановиться не могут, потому что каждому новому правителю свое имя прославить хочется. И каждому составу городского совета тоже. Ничего плохого в этом нет, но все время как за рукава дергают — посмотри на меня. Так что он оставил собор позади, задумался — и двинулся прямо к церкви Святой Марии, что в Реголе, монастырской. Старая она совсем… и тихо там. Через пол-Имолы, да что с того? Город-то маленький.

Город был невелик. По сравнению с Марселем — и не город, квартал какой-то, только с добротно поставленной крепостью. Здесь было множество возомнивших о себе укрепленных кварталов и каждый из них видел в зеркале не меньше, чем державу — со своей историей едва ли не от Адама, политикой, важной как деяния апостолов, с гордыней как у Сатаны. Выскочит такой городок на пересечении путей, словно гриб, пустит грибницу в окрестную плодородную почву, отрастит шляпку-крепость, и на тебе: ни пройти, ни проехать, пока этот гриб не приготовишь должным образом. Его Светлость, надо отдать ему должное, с грибами обращаться умел. Сами в похлебку прыгали, сами в миску просились.

Вот и по Имоле наместник Его Святейшества мог без охраны ночью пешком гулять, даже без армии на зимних квартирах, и не совершить этим самоубийства. А, например, Фаэнца — это гриб совсем другой. Им от Корво ничего не нужно, свое в хозяйстве есть… немногим хуже. Моложе просто. Вот и пушки нынешние, год назад заказанные и наполовину оплаченные, из венецианских мастеров щипцами приходится вынимать. Почему? А потому что умный Асторре Манфреди, как только в воздухе дымом запахло, у Синьории в долг попросил. Много. Теперь если его из Фаэнцы высадят, денег тех кредиторам не видать. Не герцог же Беневентский будет их возвращать? Вот венецианцы с пушками и не торопятся. И в других